Контракти.ua

Автор этих строк уже долгое время утверждает, что демократия создает такие условия, в которых люди живут и действуют в мире собственных фантазий, поскольку суть условий, создаваемых демократией такова, что они могут себе это позволить. Избиратель, собственно, ничего не выбирает, поскольку ни от чего не отказывается, он, фактически, пытается приказывать другим, как им жить.

Пишу я об этом потому, что эти выводы получили, так сказать, неожиданную поддержку. Речь идет о книге Брайана Каплана “Миф о рациональном избирателе”. Поддержка эта тем более ценна, что сам Каплан - представитель экономического мейнстрима. Хуже того, Каплан - перебежчик из “австрийцев” в мейнстрим, что, на мой взгляд, делает его выводы особенно показательными.

Рациональная иррациональность

Каплан начинает с критики “теории общественного выбора”. Один из основных посылов этой теории состоит в том, что избирателю выгодно быть невежественным, поскольку его голос на выборах ничего не решает. Это называется “рациональное невежество”. Избирателю не нужно разбираться с партийными программами, знать экономическую теорию и логику, поскольку это не дает никакого результата.

Мейнстримная критика этого тезиса опирается на закон больших чисел. То есть контраргумент состоит в том, что среди избирателей, голосующих как попало, найдется парочка экспертов, вклад которых в голосование и будет решающим. Это аргумент “мудрости толпы”. Классический пример - это точность, с которой толпа определяет вес быка на ярмарке, средняя оценка оказывается самой точной.

Каплан критикует мейнстримное возражение “теории общественного выбора”, утверждая, что закон больших чисел не может здесь работать, поскольку имеет место систематическая ошибка. То есть индивидуальные акты голосования на выборах не являются одинаковыми и независимыми случайными факторами, (как это имеет место в оценке веса быка), поскольку избиратели предвзяты. Это очевидное обстоятельство он долго доказывает, анализируя масштабные социологические исследования, в которых сравниваются предпочтения экономистов и “обычных людей”.

Предвзятость избирателя заставляет уточнить и исходный тезис о “рациональном невежестве” избирателя. Дело не в невежестве, пишет Каплан, дело в предвзятости. Если избиратель начнет копаться в партийных программах и в политических теориях, лучше не станет, станет даже хуже. Это обстоятельство очень хорошо иллюстрируют результаты исследований, приводимые Капланом, в которых подвергается сомнению “гипотеза о себялюбивом избирателе”. По умолчанию считается, что избиратели голосуют за “собственные интересы”, что на практике оказывается совсем не так. Избиратели голосуют за мифы и легенды. Богатые голосуют за социализм и перераспределение так же, как и бедные, при этом образованная публика часто показывает в этом самоубийственном деле даже лучшие результаты, чем необразованная.

Все это заставляет Каплана предложить новый тезис - заменить “рациональное невежество” “рациональной иррациональностью”. “Иррациональность” состоит здесь в том, что голосование за чушь, в которую верит избиратель, приносит ущерб ему самому. “Рациональность” состоит в том, что ценность того, во что верит избиратель, выше для него, чем последствия этой веры, которые он часто вообще не может идентифицировать. В конце концов, Каплан приходит к выводу о том, что демократия – это, скорее, “общинные выпасы”, (все помнят их трагедию, верно?), чем “покупка в магазине” и делает ряд довольно бессмысленных рекомендаций о том, как это все может быть исправлено.

Разумеется, для выводов, которые делает Каплан, не нужно заниматься тем, на что он потратил большую часть своей книги. Не нужно анализировать результаты социологических исследований, рисовать графики спроса на иррациональность и решать системы из 37 уравнений. Все это совершенно избыточно. Точно так же избыточна “рациональность”, которая всегда является мнением наблюдателя, а уж тем более рациональность “иррациональная”. Достаточно понимать, что  картина мира избирателя является для него благом. Это довольно специфическое благо, но у него тоже есть своя цена. И именно с этой ценой (цена здесь в значении cost) и “работает” демократическое государство. В лице политических верований мы имеем дело с благом, на которое а) цена занижена, б) завышен спрос.

Заниженная цена глупости

Давайте рассмотрим оба этих фактора. Что такое цена в нашем случае? Это альтернатива, которая заставит вас отказаться от верования. Что снижает цену верований в демократии? Прежде всего, тот факт, что в большинстве случаев демократическое голосование - это голосование для других людей. Это обстоятельство игнорируют как теория общественного выбора, так и, разумеется, мейнстримная ее критика. Считается, что избиратель выбирает политику для себя, экономисты заняты расчетами игр, в которых избиратели, голосуя, выигрывают или проигрывают те или иные суммы. Разумеется, в конечном счете, все мы действуем в свою пользу, но в данном случае, избиратели получают пользу через насильственное регулирование поведения других людей. Проделайте простой мысленный эксперимент - представьте, что результаты выборов касаются только тех, кто за них проголосовал. Нетрудно догадаться, что на выборы в таких условиях, ходило бы совсем мало народу, если бы кто-то ходил бы вообще. Если бедные не могут заставить платить богатых, женщины не могут ограничить мужчин, а цветные - белых, если никто не может запретить другим курить, пить и употреблять наркотики, заниматься проституцией и смотреть порнографию, выборы теряют львиную долю своего очарования.

Так вот, в обществе, где нет демократии, цена различных верований для их носителей определяется рынком, то есть тем, насколько они полезны или опасны для других людей. Скажем, вера в то, что только убийство всех рыжих способно спасти этот мир, в обществе без демократии будет воспринята без особого энтузиазма. Если кто-то из верующих решит перейти к реализации своей доктрины, ценой его веры будет его жизнь. Поэтому, в виду высокой цены, такая вера не будет распространена. В демократии все не так. Решение убить всех рыжих может быть вполне привлекательным, поскольку голосующий ничем здесь не рискует, цена его бреда искусственно занижается “законностью” решения и тем фактом, что ему самому не нужно будет никого убивать, а все будет культурненько проделано компетентными органами.

Вторым обстоятельством, снижающим цену политических верований, является тот факт, что очень часто невозможно однозначно идентифицировать последствия той или иной политики. Это достигается множеством приемов. Во-первых, избиратель почти никогда не голосует за конкретную политику, он голосует за политиков. Во-вторых, одна и та же политическая цель на самом деле может быть достигнута множеством способов. В-третьих, объемы государственного регулирования таковы, что только малая их часть является предметом интереса публики, что именно приводит к последствиям, которые идентифицирует избиратель, непонятно. В-четвертых, государство вольно практически как угодно менять свою политику между выборами. В-пятых, государственная машина работает таким образом, чтобы максимально исключить понимание того, во что обходится та или иная политика конкретному избирателю (”налоговая анестезия” - наиболее яркий пример). В-шестых, государственная политика никогда не бывает (и не может быть) строго последовательной.

Отдельно укажем на то, что задача политика - выиграть выборы, а не провести те или иные меры, политик и особенно, политичекая партия - это машина по улавливанию настроений и переделке их в те или иные лозунги.

В этих условиях избиратель не может понять, какую цену он платит за свою веру, более того, всегда можно сказать, что негативные явления, которые он наблюдает, являются проявлениями противоположной (неверной) политики или недостаточно последовательно проводимой верной политики.

Поэтому сторонник протекционизма, который ездит на иномарке и лечится импортными лекарствами - совершенно не редкость. Более того, это, скорее, правило, чем исключение, Вопреки представлениям просветителей, в которых подобные персонажи должны испытывать когнитивные диссонансы, никаких диссонансов тут нет, а есть полная гармония с мировым эфиром. Для диссонанса нужно, чтобы одна концепция противоречила другой, а здесь есть концепция и некий неопределенный хаос, который можно трактовать как угодно.

Кстати, это плохая новость для просветителей. Их потенциальными жертвами могут стать только предельные избиратели, для которых ценность истины выше, чем ценность их веры. Чем ниже цена верований, тем меньше число тех, кто готов внять чужим аргументам. Это объясняет то удивляющее многих обстоятельство, что, казалось бы, железные доводы в политических и экономических спорах никого не переубеждают. Но давайте подумаем, какова здесь альтернатива отказа от веры?  Переход в другую веру? В лагерь врагов? Практика показывает, что радость от осознания того, что бросая бюллетень в урну ты спасаешь галлактику, для большинства превалирует над радостью того, что твоя теория верна. Ценность истины и внимание к аргументам высоки там, где цена верований регулируется рынком. Если объяснить верующим в благость убийства рыжих, что ценой их действий будет их жизнь, то большинство из них откажется от своих затей, останутся только сумасшедшие, которые, в итоге, будут убиты, поскольку цена очевидно высока. Но в случае демократии все не так. Когда от верующего требуется только проголосовать на выборах, аргументы бессильны.

Завышенный спрос на глупости

О факторах, которые приводят к заниженной цене верований пишут довольно много. Этого нельзя сказать о втором обстоятельстве, которое мы должны рассмотреть - завышенном спросе на политическую веру. Это обстоятельство практически не рассматривается, хотя оно является столь же важным (даже может более важным), чем заниженная цена.

Речь идет о том, что подавляющее большинство “проблем”, которые являются темой выборов и, соответственно, предметом политической веры, являются проблемами искусственными, то есть, порожденными государством. Их нельзя назвать “социальными” проблемами. Возьмем, к примеру, безработицу. Всегда будут люди, которые потеряли работу потому, что разорилось предприятие. Или потому, что они плохие работники. Или потому, что они ищут другую работу. Эта “проблема” (на самом деле, как хорошо видно, это разные проблемы)  решается условиями контрактов, учебой, страховыми компаниями и так далее. Или возьмем другую “проблему” - однополые браки. Она тоже не является “социальной” проблемой, поскольку права наследования, управления имуществом и тому подобное связаны с полом только в государственном “семейном праве”. Право, как таковое, нейтрально в этом вопросе. Я уже не говорю о торговых балансах, курсах валют и том же протекционизме. Этих “проблем” в обществе просто не существует, поскольку в обществе нет границ. Тот же протекционизм может существовать только как персональный бзик не покупать товары из какой-то местности, но опять-таки, только до тех пор, пока носитель бзика не столкнется с его ценой.

Какую “проблему” вы не возьмете, она в подавляющем большинстве случаев, не является социальной, то есть, присущей обшеству. Государство постоянно создает все новые “проблемы”, чтобы повышать спрос на политические решения этих “проблем” и, соответственно, на ту или иную политическую веру.

В итоге, мы имеем дело со своего рода государственным регулированием, которое занижает цену политической веры и повышает спрос на политические решения. Пока это будет продолжаться, говорить о каких-то позитивных изменениях бессмысленно. Мы видели, как в начале 90-х публика с высоким спросом на политические решения, самостоятельно восстановила развалившееся под собственной тяжестью государство. Поэтому, если мы хотим изменений, главной точкой приложения усилий является максимально возможное возвращение “на место” цены верований и спроса на политические решения. Все тот же подушный налог, и, в целом, ликвидация налоговой “анестезии”, например, очень хорошо прочищает мозги и возвращает избирателя из эротических фантазий в реальность.