Где начинается утопия?
Думаю, многие читатели этой колонки сталкивались с мнением о том, что “это ваше либертарианство» - не более, чем утопия. При этом, очень часто, для того, чтобы ваш оппонент перестал думать, что это утопия, от вас требуется предоставить «конкретику», то есть, описание того, «как оно будет работать при либертарианстве».
До тех пор, пока не объяснишь, как именно будет устроена полиция, суд, армия, здравоохранение, образование и вышивание крестиком, твоя идея считается утопией. А если сможешь объяснить — то нет.
Понятно, что часто это требование является просто демагогическим приемом, применяемым в надежде утопить дискуссию в обсуждении бесконечных подробностей, которые, к тому же, являются предметом домыслов. Но нужно понимать, что этот прием именно в таком виде существует только потому, что «широкие массы» действительно полагают «утопией» некое теоретическое размышление о закономерностях социальной жизни. «Конкретикой» же, которая выступает как синоним аргумента в дискуссии, массы полагают попытку описать, как в этом обществе будет работать то или другое.
Это представление очень показательно и, разумеется, ошибочно. Утопией как раз является попытка описания “конкретики”. Собственно, в тексте Мора, название которого стало нарицательным, как раз и представлена попытка не теоретических рассуждений на тему «возможно ли общество без частной собственности, основанное на принудитетельном труде», а попытка описать «конкретику» такого общества.
Тем не менее, даже рассуждая теоретически, можно составить довольно ясное представление о том, что будет, а точнее — чего не будет. Давайте возьмем для примера правосудие. Этот институт был одним из первых узурпирован государством и является частью весьма специфической правовой системы, в которой ведущую роль играют приказы политиков, а не право, как таковое. Когда вы говорите, что «при либертарианстве суды будут частными» возникает картинка в голове — все то же, что и сегодня, но при этом, судьи открыто берут деньги за свои решения. Однако, очевидно, что это будет совершенно другая система, прежде всего потому, что в ней не будет приказов, обязательных для исполнения всеми лицами на некой территории. Только это одно обстоятельство радикально меняет причины, по которым люди обращаются в суд, например, практически исчезает мотив сутяжничества и попыток «засудить» кого-то. Исчезновение государства, как источника права и стороны процесса, означает и исчезновение попыток использовать «законодательство» для конкурентной борьбы и попыток получить какие-либо привилегии в деятельности. Исчезновение уголовного права тоже радикально меняет роль суда и мотивацию тех, кто будет обращаться к его услугам. Вполне вероятно, что современный унифицированный суд распадется на несколько разных видов деятельности. В свою очередь, то, что мы сегодня относим к функциям суда может стать частью других бизнесов. В любом случае, это не будет просто платная версия современного монопольного суда, применяющего монопольные же законы.
Однако, как именно будет выглядеть суд и какие именно «функции» у него будут сказать нельзя. Можно сказать, чего точно не будет, что, собственно, мы и сделали в предыдущем абзаце.
Ответы на вопросы что может быть, а чего быть не может лежат в области теории, то есть, закономерностей деятельности, а не в попытках сконструировать некую «конкретику». Если удастся доказать, что «либертарианство», то есть, ситуация, при которой агрессия наказывается для всех без исключения, невозможна теоретически, то никакие прекрасные рассказы о частных судах и частных армиях не спасут эту концепцию.
Кстати, с социализмом именно так и было. Социализм, то есть, обобществление средств производства и ликвидация денежного обращения невозможен теоретически. Это было доказано Мизесом еще тогда, когда социализм только начинал свой кровавый путь. Последующая практика только подтвердила эти теоретические выводы.