Вероятно, одной из причин того, что либертарианство до сих пор воспринимается как некая экзотика является то обстоятельство, что либертарианцы достаточно странно выглядят в рамках политической повестки дня.
Отличной иллюстрацией этой проблемы когда-то была статья «libertarianism» в английской Википедии. Там либертарианство рассматривалось как раз через призму политической повестки дня, через все эти права женщин, животных и глобальные потепления. И выходила такая смешная вещь — либертарианцы были против всего. Практически все, что ни возьми из политической повестки дня, - либертарианцы против. Разве что только за легализацию наркотиков и гей-браков. К сожалению, сейчас эту статью исправили, там уже нет этой таблицы, где либертарианцы против всего (зато теперь в статью пролез морской свин в виде «либертарного социализма» и жулика Ноама Чомски, которому зачем-то очень нужно называться либертарианцем), но проблема все равно осталась. Либертарианство попросту не стыкуется с актуальной политической повесткой дня.
Понятно, что дело тут в том, что политическая повестка порождена деятельностью государства и подразумевает его дальнейшее расширение и потому, в большинстве случаев либертарианцы оказываются «против», за исключением тех случаев, когда политическая мода выносит на поверхность как бы либертарные идеи вроде легализации наркотиков («как бы» потому, что либертарной идеей является декриминализация, а не легализация). Но проблему это не отменяет — на языке политической повестки либертарианство выглядит очень странно. Сторонникам этой идеи нужно тратить непропорционально много усилий для того, чтобы объяснить что к чему.
Мне кажется, что вместо того, чтобы с удручающей неизбежностью оказываться в ситуации «сначала Земля была горячей, потом по ней ходили динозавры, а потом...», либертарианцы должны предложить свою повестку дня. Эта повестка должна соединять два мира — иллюзорный мир государственной политической повестки и реальный мир человеческой деятельности. Мне кажется, что идеей которая может стать мостиком между этими мирами может стать идея договора.
Она может объяснить и старый и новый мир, которого бы хотели либертарианцы. Итак, существующий сегодня «мир без договора» таков. Государства утверждают, что они оказывают нам услуги, но никаких договоров об оказании таких услуг не существует. Государство силой отнимает деньги, ссылаясь на существование «общественных благ» и «общественный договор». Но ни одного ни другого в реальности никогда не было. Невозможно определить границы «общественных благ», а «общественный договор» оказывается лишь подразумеваемыми (моральными) обязательствами. Однако, если обязательства подразумеваемы, то и их признание и их исполнение — сугубо добровольное дело. Не может быть никаких моральных обязательств под угрозой организованной силы и не может быть наказания за неисполнение таких обязательств.
В реальности концепции общественных благ и общественного договора оправдывают существование государственной монополии на производство «общественных благ», которая держится на организованной силе. В результате, все государственные услуги страдают от недостатков, которые имеют системные причины и не могут быть устранены. «Общественные блага» всегда дефицитны, так как формально «бесплатны», они низкого качества; ограниченное, административно определяемое производство и «бесплатность» порождают коррупцию, ассортимент этих услуг крайне скуден и они не развиваются. Кроме того, в случае государства имеет место удивительное соединение трагедии общин с дороговизной, то есть, услуги потребляются как «бесплатные», но на самом деле за них платит налогоплательщик, причем почти всегда гораздо дороже, чем если бы они предоставлялись свободным рынком.
Идея договора предполагает, что несуществующий общественный договор заменяется реальным договором с поставщиком услуг. При этом, очевидно, что не каждая бумажка может называться договором. Для того, чтобы договор можно было называть договором, необходимы следующие условия: свобода не заключать никакого договора, свобода выхода из договора, свобода выбрать другого поставщика, наличие внешнего арбитража. Иначе говоря, требование договора подразумевает демонополизацию всех рынков общественных благ и существование третьей стороны или сторон, которая может использоваться в качестве арбитра.
Теперь нетрудно увидеть, что в рамках идеи договора практически вся политическая повестка исчезает и большинство ее пунктов в лучшем для них случае, становятся весьма второстепенными вопросами. Вместе с приватизацией государства либертарианская повестка означает и приватизацию проблем, которые якобы имеют «общесоциальное» значение. Например, столь любимая всеми коррупция исчезает и превращается в обычный корпоративный оппортунизм. Из грандиозной и, как многие уверены, неразрешимой проблемы она превращается в головную боль владельцев предприятий и уж точно никак не беспокоит потребителей их услуг. Все заботы о групповых «правах» исчезают, либо становятся заботами о частных нарушениях конкретных прав конкретных частных лиц. Разнообразные «уровни» - бедности, преступности и тому подобные перестают играть какую бы то ни было роль в политических аргументах, ими интересуются разве что страховые компании. «Макроэкономические показатели» перестают быть магическими заклинаниями и остаются только в старых учебниках. «Неравенство» больше никого не интересует, точнее, интересует только на кухне, как предмет завистливого обсуждения чужих успехов. Феминизм и прочая политкорректность исчезают в первую очередь и больше не являются оправданием запретов на профессию и охоты на ведьм. В общем, я затрудняюсь найти что-то в современной политической повестке дня, что выжило бы после реализации идеи частного договора.