Контракти.ua

Не случайно буквально за несколько недель, прошедших с начала оккупации, само политическое, информационное и юридическое пространство России все в большей степени напоминает советские реалии – и многие наблюдатели уверены, что это лишь начало «закручивания гаек».

И все же восстановление Советского Союза в редакции Владимира Путина весьма отличается от модели, которая была предложена после краха Российской империи Владимиром Лениным. На самом деле СССР выстроил уже не Ленин, а Иосиф Сталин, которого Владимир Ильич называл «поваром острых блюд». Сейчас пришел черед Путина приготовить свое «острое блюдо».

Сталинский Советский Союз зиждился на интернациональной классовой идеологии и, таким образом, дублировал критерии существования самого исчезнувшего государства. Российская империя воспринимала всех своих жителей в качестве подданных самодержавного монарха. Советский Союз воспринимал этих подданных в качестве строителей нового мира «без Россий и Латвий», отвергая – по крайней мере, поначалу – любую национальную платформу как еретическую. Возвращение к шовинистической начинке государственной идеологии началось только в последние годы жизни Сталина – но вплоть до самого краха СССР эта начинка стыдливо прикрывалась оберткой классового интернационализма. Откровенные приверженцы шовинизма в партийном и советском руководстве или среди творческой интеллигенции ощущали себя маргиналами – можно сказать, что в мэйнстриме они оказались только сейчас, после оккупации Крыма.

Именно поэтому Путин в своей модели нового имперского строительства похож не на Ленина или Сталина, а на Слободана Милошевича, в схожих условиях – через несколько лет после смерти Иосипа Броз Тито, выстроившего в Югославии государство ленинского образца – выдвинувшего лозунг о защите сербов. Наблюдатели в Белграде и других центрах бывшей Югославии тогда заговорили о наиболее уязвимых территориях – стало ясно, что экспансия Сербии распространится на Боснию и Хорватию с их значительным сербским населением, даже на Черногорию («сербоязычные» и православные), но Словения и Македония могут выдыхать.

Настало время и нам посмотреть на карту постсоветского пространства. Наиболее уязвимыми с точки зрения путинских интересов выглядят на сегодняшний момент территории востока и юго-востока Украины, Приднестровья, севера Казахстана и, как это ни парадоксально звучит, Латгалии – восточной части Латвии. Беларусь в этой конструкции играет, скорее, роль Черногории – русских там нет, но все русскоязычные, любят Россию и можно в любой момент присоединять – между прочим, начало экспансии можно отсчитывать именно с предложения Владимира Путина Александру Лукашенко «присоединяться к России областями».

Основоположник этой концепции – не Путин, а Солженицын – именно он в своей работе «Как нам обустроить Россию» очертил будущую модель российской экспансии, сыграв, таким образом, для исполнителя своих планов примерно ту же роль, которую знаменитый сербский интеллектуал (и тоже диссидент социалистических времен) Добрица Чосич сыграл для Милошевича. Концепции «крови и почвы» (или «языка и почвы»), как правило, создают интеллектуалы, чья жизнь кажется образцом нравственного пожертвования – а пользуются их трудами аморальные диктаторы, нуждающиеся хоть в каком-то обосновании своей жажды власти и территориальных захватов.

Вооруженная концепцией Солженицына, Россия повторит судьбу Сербии, вооруженной концепцией Чосича – она сожмется до границ этнического ареала русского народа. Но до этого, фактически уже неизбежного момента, Россия будет дестабилизировать постсоветское пространство по линиям уязвимости.

Украине в этой конструкции уготована судьба Хорватии – в конечном счете она сможет защитить свою территориальную целостность и сформировать политическую общность граждан на основе противостояния российской экспансии и фактического разрыва с русским цивилизационным пространством – даже путем сохранения русского языка (если кто забыл, хорваты и сербы говорят на столь схожих языках, что в Югославии эти языки считались одним – сербохорватским – языком. Что не помешало цивилизационному и политическому разрыву).

Казахстану в этой конструкции уготована судьба Боснии. Россия, столкнувшись с ожесточенным западным неприятием своей экспансии на европейском континенте, просто вынуждена будет начать экспансию в Евразии. Устойчивость Казахстана с точки зрения территориальной целостности этой страны связана, прежде всего, с режимом и фигурой Нурсултана Назарбаева. Вместе с тем в стране уже вызрело понимание необходимости перемен и стагнирующей роли режима. Не знаю, нужно ли объяснять, что любые казахстанские волнения неизбежно будут восприняты в Москве как опасность для русского населения, нуждающегося в защите. Столкновения в Казахстане могут оказаться куда более серьезными, чем борьба за Украину еще и потому, что эта страна – энергетический конкурент России и подрыв ее возможностей будет означать для российского режима продление собственного выживания. В конце концов, ситуация урегулируется путем переформатирования казахстанского государственного устройства – но между русскими и народами Поволжья в этот момент проляжет пропасть, куда более глубокая, чем между русскими и народами Кавказа. В этой ситуации окончательное ослабление и переформатирование самого Российского государства станет насущной необходимостью.

Этим ослаблением немедленно воспользуется «советская Черногория» – Беларусь – которая покинет интеграционные объединения с участием России, демонтирует союзное государство и начнет стремительный дрейф в сторону НАТО и ЕС в качестве единственно возможных гарантов своей безопасности и национального выживания. «Предательство» белорусов, в конечном счете, окажется для русских еще более серьезной национальной травмой, чем расставание с украинцами – потому что в России будут уверены, что беларусам, в отличие от лишившихся Крыма украинцев, они уж точно не делали ничего плохого. С этого момента начнется новый этап русского самоосознания в этнических политических границах – что, в конечном счете, также приведет Россию в НАТО и ЕС.

К этому моменту юго-восток Украины никем не будет восприниматься как зона российского влияния, а «советская этничность» Крыма и Приднестровья, как и феномен «русской Латгалии» будут уже историческими, а не политическими факторами. Постсоветское пространство перестанет существовать как зона российских интересов и некое единое целое – и вклад в это окончательное размежевание Александра Солженицына и Владимира Путина, содействовавших своими идеями и действиями ускорению необратимых исторических процессов, будет считаться неоспоримым.