Контракти.ua

Украинская жара

Участник самых известных мировых арт-фестивалей Олег Тистол уже 15 лет работает в рамках неформальной программы развития отечественного современного искусства, получившей название «Нацпром». В последней серии проекта национального промоушна Тистол раскрывает тему украинской пальмы. Понятное дело, художник создает остроумный миф. Исполненные в классической технике масло/холст символы летней беззаботности занимают отдельный зал в PinchukArtCenter. Подобные его работы стоят около $20 тыс. каждая — пока. Такая дешевизна, по словам отца национального концепт-арта, сменится бешеным спросом на качественное искусство, цены на которое в обозримом будущем возрастут в десятки и сотни раз.

Тистол вылепил себя сам.

Рок-урок

Вы окончили Львовский институт прикладного и декоративного искусства. Почему именно факультет интерьера?

— Первое мое образование — живопись. Второе — интерьер и оборудование (когда оканчивал институт, слово «дизайн» еще не нашло широкого применения). То, что решил стать дизайнером, — вопрос скорее политический, прикладной. Фактически, у меня было два варианта. Первый: по блату поступать в Киевский художественный институт (сейчас академия) и шесть лет учиться рисовать Ленина, колхозников и тому подобную ерунду. Второй: без блата поступать в харьковский или львовский институт, чтобы заниматься чем-то родственным живописи. А базовое образование получил в Республиканской художественной школе, которая теперь называется Государственной художественной школой и все еще остается роскошным заведением. Полученного там академического образования мне оказалось вполне достаточно.

Чтобы стать живописцем?

— Чтобы работать. Собственно, живописцем я был уже тогда, когда пришел в эту школу, во всяком случае, так себя позиционировал. Свою первую картину продал, когда мне было всего 16 лет. На то время у меня были кубистические работы — этакий «левый» авангард.

Почему все-таки выбрали Львов?

— Потому что это самый приятный, самый западный в пределах родины город. И заведение было по тем временам более продвинутым, чем остальные. Там можно было приятно и полезно провести 5 лет и получить специальность, которая бы позволила в дальнейшем честно зарабатывать деньги, не продавая душу и не занимаясь идеологическим искусством. Все-таки интерьер есть интерьер. Станковыми заказами: Ленин в кепке, Гагарин в скафандре или что-нибудь о празднике урожая — мне заниматься категорически не хотелось. А дизайн дал мне возможность сразу по окончании института и уже после армии смело зарабатывать достаточно неплохие деньги. Судите сами: работая на комбинате, получал 300-500 рублей в месяц. При этом с заданием справлялся за неделю и следующие 2-3 недели в свое удовольствие занимался живописью.

Как дизайнерское образование повлияло на вашу живопись?

— Не могу сказать, что оно повлияло на то, как я пишу, фотографирую или леплю. Однако очень расширило диапазон моих занятий. Все-таки дизайнер — человек, который может работать не только головой, но еще и руками, умеет мыслить и конструировать, понимать двухмерное, трехмерное пространства. Опять же сравню со станковым живописцем: этот человек, кроме холста и масла, ничего не видит. И этот самый холст на подрамник толком не может прибить.

Вы хотите сказать, что до поступления в институт и после его окончания писали одинаково?

— Разумеется, разница существенная. Но ведь я поступил в вуз в 18, а окончил в 24. Конечно же, изменился. Но повлиял не столько институт, сколько Львов, его атмосфера. Тогда это был хипповый, крутой город, где чувствовалось сильное влияние польской культуры. У меня преподавал (ну как «преподавал» — на самом деле мы пиво пили) Николай Филатов — великий московский художник. Также была преподавательницей известная украинско-немецкая художница Копыстянская. Она, Филатов, Брек, Вишня, Пензель (знаменитые хиппи конца 1970-х — начала 1980-х) — люди, с которыми я тусовался, среди которых жил. Все это не могло пройти бесследно. В то же самое время где-то в соседней кофейне мой ровесник Юрий Андрухович формировался как поэт.

К числу ваших ровесников относятся Маков, Сухолит, Подервянский — список талантливых художников, скульпторов, писателей можно продолжать бесконечно. Чем вы объясняете творческую мощь вашей генерации?

— Мы относимся к поколению, выросшему на рок-музыке и культуре хиппи. И изначально не были так задавлены совком, как предыдущее поколение. Нам не надо было объяснять, что лучше — Энди Уорхол или какой-нибудь Пузырьков-Лопухов. Или почему Яблонская, Лымарев, Гавриленко, Андрей Антонюк и другие шестидесятники — это круто.

А тут еще лет в тридцать — перестройка, потом независимость. Мы оказались к этим переменам полностью готовыми. То есть сначала сформировались как диссиденты, а потом в сознательном, хорошем возрасте нам дали полную свободу. Конечно, в таких условиях мы реализовались по полной, сформировав отечественный contemporary art. Как говорится, в нужное время в нужном месте. Сегодняшнее молодое поколение уже задавлено диким капитализмом. Ему приходится делать выбор: искусство или деньги.

Национальные промыслы

Что такое «Нацпром»?

— В конце 1980-х появилась идея проекта, название которому придумал Константин Реунов (художник-акционист, переехавший в Лондон. — Ред.): «Вольова межа національного постеклектизму». Потом Костя уехал жить за границу, а я начал работать с Николаем Маценко: все 1990-е воплощали собственную творческую программу, которой в конце концов пришлось дать какое-то внятное название — «Нацпром». Расшифровка не так уж важна, это уже личное дело каждого. В проекте также успели поучаствовать художники Марина Скугарева, Яна Быстрова, Анатолий Степаненко. Так что программа, с одной стороны, открытая, а с другой — сродни семейному бизнесу. Чистейшее кумовство и cosa nostra. Массовка нам не нужна.

И в чем же цели вашей программы?

— Надо сказать, я всегда был склонен к культурологической деятельности наряду с живописной. Поэтому для меня была всегда очевидна бессистемность развития отечественного искусства. Преемственность поколений, внятный вектор развития — в украинской культуре все это практически отсутствует. Естественно, так дальше быть не может. У национальной культуры должен быть некий образ. Словом, Украина нуждается в самоидентификации себя как культурной территории. И мы, участники «Нацпрома», знаем, как это сделать. Я сейчас, например, пишу пальмы как символ национального рая. Коля Маценко разрабатывает некую геральдику: что ни картина — то «великий герб України». Когда мы собираемся вместе, это называется «Нацпром» — программа более культурологическая, чем артовая. Кстати, ничего нового мы не придумали: аналогичную попытку в начале прошлого века уже совершили позже репрессированные Михаил Бойчук и компания. Они создавали лицо новой украинской культуры того времени. Эта попытка великолепно удалась соратнику Бойчука Георгию Нарбуту с его проектами банкнот. И если бы в качестве новой нацвалюты приняли модернизированный проект Нарбута — это были бы самые красивые деньги в мире. А у нас же то какое-то подобие канадских долларов, то английских фунтов. Этот идиотизм просто неистребим.

Почему лицо национальной культуры должны формировать именно вы?

— Во-первых, мы с Маценко, как говорится, автохтоны — урожденные, чистейшие украинцы. Первый язык наш — украинский. Имеем по два шикарных академических образования. Покатались по миру, по всем биеннале, по разным москвам — и при этом отлично понимаем, кто мы, где мы и что делаем. Чувствуем национальную культуру, хотим, чтобы она была. Нам не нужно искать свою аутентичность: мы аутентичны от природы. Не нужно учить украинский, потому что мы русский-то выучили, когда нам было лет по 10. Мне не нужно рассказывать, кто такой Шевченко, потому что знаю его стихи с четырех лет. Читал в армии «Кобзар» каждый день: он спасал меня в этой дыре, как Библия — верующего. Мне не надо шаровар: в 5 лет я в них танцевал в детской танцевальной группе в райцентре. Поэтому, создавая национальное искусство, мы начинаем не с доказательства своей аутентичности, а со следующей ступеньки — то есть мы уже на новом уровне. Поэтому я и представлял Украину на Бразильской биеннале в 1994-м, на Венецианской — в 2001-м, на Российской — в 2007-м. Вот об этом и речь.

Искусство в кукурузе

В чем особенности национального арт-процесса?

— Отличительная черта украинского арт-процесса прежде всего в количестве искусствоведов, которые серьезно занимаются вопросом. У нас это Галина Скляренко в единственном числе. Я не имею в виду журналистов: речь о тех, кто пишет книги, монографии, изучает арт как явление. В Лондоне стоит небоскреб в двадцать этажей — там сидят занимающиеся арт-консалтингом. В Украине же нет ни одного человека, чья подпись под заключением, что Рубенс — это Рубенс, была бы легитимна в мире. У нас просто нет экспертов. Правда, в Лондоне, образно говоря, этот небоскреб строили лет 500-600, а в Киеве — 15-16: еще и фундамент не заложили. Так что тут обижаться нечего. Зато в Украине есть художники: Маков, Савадов, Ройтбурд, Гнилицкий, Маценко, Скугарева, Ралко — это же суперзвезды! Получается, все в порядке, процесс идет. А то, что рынок только появляется, ну так и Бог с ним. В Москве больше денег в сфере искусства, а у нас длиннее очередь в центр Пинчука.

Неужели никто в Украине серьезно не занимается экспертной оценкой работ?

— Разве что в PinchukArtCenter. Я не фанат коллекции Пинчука, но там все-таки сидят кураторы, которые действительно серьезно подходят к делу: сейчас это британец Питер Дорошенко, раньше был Николя Буррио. И если олигарх платит деньги, за них надо отвечать.

Как вы вообще оцениваете арт-деятельность миллиардера?

— Положительно. Абсолютно безальтернативный вариант репрезентации современного искусства в нашей стране, к сожалению. И то, что никто, кроме Пинчука, подобных арт-центров не открывает — отвратительно. Я рад, что он оказался таким разумным человеком. Мотивация Пинчука понятна: за два года его черный имидж олигарха, зятя и т. д. превратился в светлый образ мецената. Но есть одно обстоятельство. В 1999-м мне случайно довелось увидеть картины из его коллекции: с их репродукциями издавался календарь. Я уже тогда был удивлен: там присутствовали работы Коровина, Альтмана, Бурлюка — это была личная коллекция Пинчука, насколько я понимаю. Ничего себе, подумал, какой у нас тут появился ценитель. Так что склонность к искусству у него была всегда. На покупку коллекции Reflection он потратил, как я где-то читал, миллионов сто долларов. На эти деньги можно было купить большую яхту или футбольный клуб. Так нет же — купил искусство. Следовательно, имидж мецената Пинчуком все-таки заслужен — это подтверждают блеск в глазах, его интервью. Собственную пиар-кампанию можно организовать и подешевле, и поспокойнее, чем заняться contemporary art. И даже если бы мои работы в PinchukArtCenter не висели, я бы все равно хвалил эту галерею как явление. Пусть мне не нравится Дэмиен Херст (работы скандально известного художника представлены в коллекции Пинчука. — Ред.), но это ведь частности.

Насколько выставки являются для вас коммерчески оправданным мероприятием?

— Выставки у нас — скорее необходимая творческая деятельность, практически не связанная с коммерцией, деньгами. Выставка в Украине — это одно, а деньги — совсем другое.

Чем же объясняется этот феномен?

Интеллигентный человек садится не в кукурузе, а под пальмой

— У нас только начинают появляться галереи, способные что-то продать. Их можно перечислить на пальцах одной руки: «Я Галерея», «Цех», «Коллекция». Пожалуй, все. Впрочем, не удивительно — украинские законы таковы, что цивилизованно, как в Европе, работать, и при этом чтобы тебя любили, практически невозможно. Мне скрывать от властей нечего: я перед ними и законом чист. А вот галереям, по-моему, приходится очень хитрить: у них просто нет никакого статуса. Нет нормативных актов, регулирующих их деятельность. Налоговое законодательство непонятное, до сих пор не могут принять закон о меценатстве. Хотя, поговаривают, его собираются принимать в такой редакции, что лучше без него. Однако отчаиваться не стоит: откуда селюкам знать, что такое унитаз? К цивилизации еще привыкнуть надо. Пока ходим в кукурузу, но от этого-то мы не хуже. Просто еще культурно не сформированы.

Подлинники для народа

Говорят, у вас множество регалий. Пятнадцати минут на перечисление хватит?

— Да нет у меня никаких регалий. Я и в Союз художников-то попал совершенно случайно: спасибо коллеге Александру Животкову, объяснившему, как это делается. Больше мне ничего и не надо. Наград — тоже никаких. Мы все думаем о благополучии друг друга лучше, чем оно есть на самом деле. В конце 1990-х был в долгах, как в шелках. А вокруг думали, что у меня белый Mercedes и квартира в два этажа. Нет, с жильем у меня все нормально: трехкомнатная хрущевка, сам купил. Правда, пока еще нет мастерской: та, в которой работаю, формально еще не моя. Сейчас бегаю, оформляю документы, чтобы меня сюда вписали... Нет у меня ничего, и я этому только рад. А награда для меня что? Мои картины покупают ведущие мировые музеи: в Амстердаме, Осло, Москве и так далее. Вот это награда. Я участник четырех биеннале. Для художника уровня выше участника Венецианской и Бразильской биеннале — нет. Хотя, как я люблю говорить, моя творческая биография красива не теми выставками, в которых участвовал, а теми, в каких не участвовал. Сейчас могу себе позволить перебирать. Так вот, в нормальной стране художник, хоть раз представивший страну хотя бы на одной из мировых биеннале — это звезда: у него деньги, сплошные заказы, награды и тому подобное. У нас этого нет. Ну кто мне даст награды? Билозир? Ющенко? Да слава Богу, что еще не дали — не хочу этого.

Большинство ваших работ продается за границу или все-таки остается на родине?

— Сейчас с заграницей почти не работаю. Последняя серьезная виза стояла 5 лет назад. Даже забыл, что у меня просрочен загранпаспорт. Конечно, картины продаются за рубеж, но я не разделяю покупателей по географическому признаку. Евроинтеграция уже произошла. Видите, стоят картины — зарезервированы, в Нью-Йорк должны улететь, а вот те, что будут висеть в пригороде Киева. Ну и какая мне разница? Цена-то одна и та же.

Сколько стоит вот эта ваша картина с пальмой?

— Скажем, тысяч 18 в долларах. И это для художника, признанного серьезными зарубежными экспертами, сущие копейки. Такие цены — чистый гуманитарный патриотизм. Пройдет пару лет — и все станет на свои места. Иначе и быть не может.

Почему же вы продаете работы так дешево?

— Чем дешевле продаю картину, тем приятнее покупатель. До 10 тысяч — вообще замечательные люди, после 10 — через одного попадаются со стальными взглядами. Когда счет идет сотнями тысяч — совсем страшно: сталкиваешься уже с другим миром, с другими законами. Но никуда не денешься: придется привыкать. Мы должны стать богатыми художниками. Пусть наши дети видят: чтобы стать богатым, не обязательно воровать и грабить. В этом плане показателен пример братьев Кличко. Украине нужны богатые писатели, музыканты, певцы.

Как-то вы сказали: «С 4 лет мечтал висеть в углу в рушниках в каждой хате и ради этого готов подешеветь». Это шутка?

— В каждой шутке есть доля шутки. Вообще-то висеть в каждой хате — и есть суть «Нацпрома». А что касается «готов подешеветь», то сейчас занимаюсь фотографией, печатью на холсте — такие работы действительно дешевы, доступны среднему классу. Любой его представитель может себе позволить потратить на это пару тысяч долларов. Или на графику — тысячу-другую гривен. Это ведь вполне реально. Рембрандта когда-то тоже можно было купить за копейки. На самом деле скоро все захотят, чтобы у них дома висели нормальные работы, ведь подлинники вполне естественное явление, и так будет.

Персона

Олег Тистол родился в 1960 году в поселке Врадиевка Николаевской области

Образование: Республиканская художественная школа им. Шевченко, Львовский институт декоративно-прикладного искусства, факультет интерьера и оборудования

Достижения: участник XXII Международной биеннале в Сан-Паулу (Бразилия, 1994), Международной фотобиеннале в Москве (Россия, 1996), 49-й биеннале современного искусства в Венеции (Италия, 2001)

Кем мог бы стать: выбора не было — рисовал с 4 лет

Хобби: профессия и хобби полностью совпадают

Кредо: искусство или смерть

Главное событие в жизни: рождение дочери Нади

Главное разочарование: политическая ситуация 2005-2008 гг.

Последняя крупная денежная трата: склонен к гусарству, а потому вся жизнь — сплошная денежная трата

Фото Светланы СКРЯБИНОЙ