Контракти.ua

В свете последних заявлений Виктора Януковича о возможности создания двухстороннего консорциума с Россией, каковы ваши оценки перспектив украинской ГТС?

Михаил Гончар: Нужно понимать, что транзитная роль ГТС - соединять рынки предложения и потребления. На обоих рынках происходят изменения. Украина сама не определяет объемы транзита. В 1990-е на рынках потребления доминировали поставщики, и, прежде всего, Газпром. К 2006 году его доминирование достигло таких масштабов, что он впервые позволил себе неконкурентное поведение, развязав первую газовую войну с Украиной. И потому у европейских потребителей возникло первое возмущение. А кризис 2009 г. в сочетании с мировым финансовым кризисом подтолкнул к тектоническим изменениям на рынке газа.

Тут подоспела и начавшаяся в США «сланцевая революция», перенаправившая потоки сжиженного газа с северо-американского на европейский рынок. Предложение со стороны России стало менее привлекательным. Европа ответила увеличением объема закупок у других продавцов, развился спотовый рынок. В ЕС решили постепенно нивелировать политический фактор, исходящий от России, Украины и вообще с востока: европейцам важно получать свой газ, вне зависимости от «разборок» на постсоветском пространстве.

В этой ситуации наша ГТС попадает в своеобразный период газовой турбулентности, когда ее востребованность по объективным причинам уменьшается. Если европейский потребитель хочет брать газ не у России, а, к примеру, у Норвегии, с этим ничего нельзя поделать – таков выбор потребителя на рынке. Изменение формы собственности или управления ГТС совершенно не повлияет на ее загрузку. Объем определяет потребитель, а не поставщик. Так что в период до 2020-х годов будет «просадка» транзитной функции нашей ГТС. Но и это нельзя утверждать со 100-процентной уверенностью. Потому что если, к примеру, нестабильность в Северной Африке перекинется на Алжир, откуда идут третьи по величине объемы поставок в Европу (после российских и норвежских), то возникший дефицит будет компенсироваться за счет поставок Газпрома. И тут роль нашей ГТС и, особенно ПХГ, снова возрастет. Потому важно, чтобы она сохранялась нашей, и Украина, а не некий субъект-арендатор, получала доход.

Вряд ли украинская власть мыслит такими геополитическими категориями…

Михаил Гончар: К сожалению, во всех решениях нынешних властей преобладают краткосрочные, тактические, мотивы. Давайте посмотрим, что будет, если СП с Газпромом все-таки создадут. Любой субъект, получивший в аренду ГТС, будет стремиться получать от нее максимальную прибыль при минимуме вложений или арендной платы. К тому же неизвестно, как Газпром будет решать вопрос этой самой арендной платы. Русские могут повести речь о модернизации, но повернуть это следующим образом: мы что-то где-то чиним и латаем, а вы не взимаете с нас арендную плату. И так можно «чинить и латать» весь срок аренды.

Не следует забывать о еще двух транспортных функциях ГТС, не менее важных, чем транзитная – доставке импортируемого газа (33 млрд куб. м.) и газа внутренней добычи (>20 млрд куб. м.). Таким образом, если мы, под предлогом транзитной загрузки, передаем ее в чужие руки, то мы передаем в эти руки и функции по доставке импортного газа и газа внутренней добычи. А еще следует помнить о функции хранения газа и ПХГ, значимость которых на фоне трансформаций европейского газового рынка и начала реверсных поставок, существенно возрастает. По сути, на базе ПХГ Украина могла бы развить полноценный сегмент бизнеса услуг по хранению газа для европейских компаний в условиях стремительно развивающего спотового рынка.

Потенциальный арендатор, а мы понимаем, что реально это будет Газпром, как бы это ни называлось, будет влиять на газовый баланс Украины, на поставки крупным потребителям. А это – универсальный ключ доступа ко всей украинской индустрии. Отсюда прямой путь к переделу собственности, самой структуры украинского рынка и максимальной степени политического влияния. Также получится ситуация, когда власть одной рукой запускает важные проекты, например, добычу природного газа из нетрадиционных источников, а второй отдает контроль над «трубой», без которой этот газ никогда не попадет к потребителю.

Потому моя позиция по передаче ГТС в какой-либо форме сводится к формуле: «никому и ничего!». Сохранение государственного статус-кво ГТС плюс реформа Нафтогаза по европейскому образцу – вот что нужно нашей стране. Украина и далее способна транзитировать необходимые Европе объемы газа, хранить его в ПХГ. Но я опасаюсь, что власть не выдержит давления со стороны России, и тогда нам останется только настаивать на трехстороннем формате консорциума, с учетом положений третьего энергопакета ЕС, который предусматривает разделение вертикально интегрированных компаний и создание независимого оператора транспортировки.

Среди аргументов в пользу совместного владения украинской ГТС - необходимость модернизации «трубы». Действительно ли наши трубы такие уж никудышние?

Михаил Гончар: Нет, далеко не все так плохо. Это конъюнктурные заявления. Безусловно, нужна модернизация ГТС. Между прочим, Газпром в последние годы не «заикается» о плохом состоянии украинской «трубы», в то время как у нас продолжают оперировать этим тезисом. Ведь тогда под сомнение может быть поставлено и состояние труб в самой России – строились-то они в одно время – 40-30 лет назад.

К тому же я опасаюсь, что в случае аренды либо концессии вместо модернизации ограничатся текущими ремонтными работами, которые назовут большой модернизацией. Кроме того, под эти работы «распилят» огромные деньги. Ведь те же Северный и Южный потоки – это, в первую очередь, огромные коррупционные проекты с откатами.

Вы уже частично коснулись вопроса об отношении европейцев к Газпрому. Каковы ваши оценки проблем этого монополиста на данном этапе?

Михаил Гончар: Против Газпрома говорит логика цифр. Ему в спину дышат норвежцы. В 2013 году Норвегия может превысить поставки Газпрома по объему. В прошлом году Газпром поставил в ЕС 112,7 млрд куб. м, а норвежцы – 107,6. Норвегия развивает новые, более северные площадки морской добычи. Национальная компания Statoil заключила контракт с немецкой Wintershall, согласно которому немцы обязались каждый год закупать по 4,5 млрд куб. м газа на протяжении 10 лет. В этой связи стоит отметить и такой факт, как рейтинг надежности поставщика. Согласно опросу, проведенному в 2012 г. среди специалистов отрасли в некоторых странах ЕС, только Statoil получила рейтинг 100%-ной надежности. Россию считают надежным поставщиком 52% немецких специалистов, 38% — австрийских, в Бельгии таких только 26%, а в Нидерландах — лишь 19%. Подобный уровень оценок соответствует уровню стран Северной Африки.

У нас склонны недооценивать и внутрироссийские проблемы Газпрома. Добыча традиционных месторождений в России падает, непроизводственные затраты, в том числе, административные, растут. Прошлой зимой Газпром уменьшил подачу газа в Европу в самый лютый мороз, т.к. не смог обеспечить российского потребителя. И это еще сильнее подтолкнуло европейцев к поискам альтернативных источников поставок углеводородов. Между тем, капитализация Газпрома не увеличивается. В России идет «перетягивание каната» на тему, кто и как станет реформировать газовый сектор – правительство или президент. Например, существует идея создания государственного мегахолдинга, куда вошли бы и Газпром, и Роснефть.

Что касается влиятельности российского газового лобби в Европе, то в значительной мере оно базируется на коррупции. Соответствующие схемы выполнены там более элегантно, чем у нас, где все делается «тупо и глупо». Но европейцы в последнее время настороже. «Эффект Шредера», пошедшего работать в совет директоров Газпрома, до сих пор раздражает и удивляет многих в ЕС. Но этот эффект – только вершина айсберга. Лобби, противостоящее реформам энергосектора и защищающее интересы Газпрома – это своеобразный спрут давно обвивший своими щупальцами европейский истеблишмент. Сейчас это проявляется в проталкивании исключения Южного потока из-под действия Третьего энергопакета.

Наш президент тоже публично отказал Газпрому, заявив, что Украина не собирается платить штраф в $7 млрд за недобор газа. Интересно узнать ваш прогноз действий сторон после этого.

Михаил Гончар: Думаю, эта проблема еще будет поднята. Обоснованность этого штрафа вызывает сомнения. В договоре 2009 года отсутствует механизм применения принципа «бери или плати». Газпром не успокоится – возможно, он будет предлагать снятие штрафа в обмен на передачу ГТС в управление. Не исключено и подозрение, что тем самым в Москве пытаются создать финансовый «задел» на случай уплаты Газпромом штрафных санкций в Европе, если расследование против него доведут до конца. В таком случае платить лучше за счет Украины – $7 млрд не помешают...

Какова ваша оценка ситуации вокруг Нафтогаза - почему застопорилась его реформа?

Михаил Гончар: Как и в большинстве прочих реформистских идей власти, в этом вопросе идет лишь имитация реформ. У нас уже сложилась традиция – громко объявлять о начале какой-то реформы, а потом ничего не делать. Все те, кто зарабатывает в нефтегазовом секторе, зарабатывают на принципе «прибыль себе – убытки государству».

Давайте вспомним, что Нафтогаз был создан с целью консолидации и централизации денежных потоков отрасли в контексте решения задачи по аккумулированию средств на вторую президентскую кампанию Леонида Кучмы в 1999 году. Так создался механизм непрерывного и продолжающегося по сей день «дерибана» в отрасли. Нафтогаз, по большому счету, уже давно нужно разделить, тем более это можно было бы прикрыть реформой европейского образца, но «в товарищах согласья нет».

По моим оценкам, до недавнего времени – а конкретно до второй половины прошлого года, существовал примерно следующий «консенсус по умолчанию» по разделу активов Нафтогаза: «Укргаздобыча» отходила Фирташу, Коломойскому доставался нефтяной сегмент Нафтогаза, Ахметову, занимающемуся углем и электроэнергией, перепадал лишь Черноморнефтегаз. Непонятной оставалась судьба основных труб – то есть Укртрансгаза. Вроде бы существовало общее согласие «по умолчанию», что трогать эти мощности не будут, и они будут работать на интересы всех участников большого раздела. Но во второй половине 2012 года ситуация изменилась. Активизировались «молодые донецкие». Потому реформа Нафтогаза «зависла», столкнувшись с интересами «старых донецких».

Недавно подписано знаковое соглашение с Shell по добыче сланцевого газа. Как вы оцениваете это соглашение с точки зрения рисков и возможностей для Украины? Почему мы вообще вдруг стали интересны мировым компаниям?

Михаил Гончар: А мы всегда были им интересны. Потенциально. Открою «секрет», который известен специалистам по энергосектору, но, похоже, мало известен общественности. Shell присутствует в Украине с 1992 года. А с 2006 года компания активно занималась изучением Донецко-Днепровского бассейна. В 90-е годы, быстро поняв наши реалии, они притормозили деятельность, но, в отличие, например, от ВР, офис свой не закрыли, а остались, выжидали и наблюдали. Большие корпорации могут себе позволить такое поведение. Фактически, 15 лет они занимались только мониторингом ситуации в Украине, выжидая удобный момент для начала активной деятельности. Первая активизация наступила в 2006 году, когда Shell начала открывать по Украине автозаправки, причем в настоящее время их бензин считается лучшим.

Одновременно в 2006 году было подписано соглашение о совместной деятельности с Укргаздобычей, предусматривавшее работы по дальнейшему изучению углеводородных ресурсов недр Днепровско-Донецкой впадины. Кстати, в США Shell занимается добычей сланцевого газа с начала 2000-х. В октябре 2012 г. Shell в рамках совместной деятельности с Укргаздобычей начала бурить в Украине первую разведочную скважину по газу уплотненных песчаников.

Что касается подписанного недавно соглашения о разделе продукции, то это дело не быстрое. Только к 2017-2018 годам станет понятно, насколько рентабельна добыча на Юзовской площади. Думаю, вскоре будет достигнуто и соглашение с Chevron по Олесской площади на западе Украины. Так что сейчас, когда перед нами открывается окно возможностей по разведке и определению потенциала природного газа из нетрадиционных источников, говорить о моратории просто недопустимо. В конце концов, все может разрешиться после этапа разведки: если Shell сочтет добычу нерентабельной или низкорентабельной по сравнению с аналогичными проектами в США, Канаде, Китае, то она уйдет из Украины.

Насколько соглашение с Vаnco увеличивает шансы нашей энергетической независимости?

Михаил Гончар: На нашем шельфе разведано всего 4% запасов. Черноморнефтегаз работает на малых глубинах – до 70 м. Знаменитые «вышки Бойко» могут бурить уже на 120 м, но этого недостаточно. Основные ресурсы в Черном море сосредоточены как раз на больших глубинах. Современные технологии морской добычи позволяют добывать газ с любых глубин Черного моря.

Пока что глубинное бурение на Черном море ведется только в Турции, и без особого успеха. Но у турок очень маленькая площадь шельфа, в отличие от нас, Румынии и Болгарии.

Если говорить о конкретном соглашении с Vаnco, то нынешний состав участников, по моему мнению, хорош для «раздела продукции», но не для комплекса полноценных поисковых работ. Добыча на шельфе – дело длительное, требующее рисков и инвестиций. А ведь поиск может не увенчаться успехом. Не исключен вариант, что Группа Ахметова захочет передать свои права кому-нибудь другому. Возможно, это будут крупные игроки уровня Shell, либо с этим игроками будет создан консорциум, аналогичный работающему на румынском шельфе или создающемуся у нас на Скифской площади. Индикатором серьезности намерений Ахметова будет привлечение в этот проект кого-то из крупных компаний, а также его интерес к Черноморнефтегазу.

Фото: Зеркало недели. Украина, День