Контракти.ua

Порой я думаю, что просто могла бы не появиться на свет, если бы человек, давший мне жизнь, не выжил бы в те страшные 900 дней и ночей блокады Ленинграда (1941-1944). Однако, он выжил и не только выжил, а спустя 20 с небольшим лет приложил все усилия, чтобы реабелитировать имена расстрелянных в 1937-м году художников круга Михаила Бойчука, расстрелянных только потому, что их творчество по мнению «коллег» по художественному цеху – «не представляло художественной ценности».

Борис Борисович Лобановский по женской линии происходил из русского дворянского рода Шафровых, одна из его родственниц – Марина Шафрова-Марутаева в годы Второй мировой войны была членом группы Сопротивления в Бельгии, она застрелила гитлеровского офицера и была гильотинирована, посмертно ей присвоено звание народной героини Бельгии. (Об этих событиях в 1983-м году был снят художественный фильм «Где-то плачет иволга», правда, главную героиню там назвали Мариной Орловой). Это очень древний род. Отец рассказывал, что нашими предками были саксонские короли. Дед отца Владимир Лобановский происходил из польской шляхты (не так давно, кстати, прочитала, что и тренер Валерий Лобановский происходил из рода польских графов Лобко-Лобановских).

Блокадные воспоминания Бориса Лобановского в виде интервью записал и опубликовал в газетах «Голос Украины» и «2000» поэт и журналист Игорь Кручик. В свое время и я опубликовала в газете «Правда Украины» очерк по рассказам отца «Опоздание на расстрел». Это была только одна из страшных картин блокадного быта, когда гитлеровцы разбомбили одну из ленинградских столовых, куда отец и его мама Вера Лобановская ходили питаться скудной блокадной пайкой. К счастью, в тот день Борис опоздал на обед. В 1943-м году в возрасте 17-ти лет Борис Лобановский был награжден медалью «За оборону Ленинграда»: голодный юноша тушил бомбы-зажигалки на крышах Ленинграда.

Отец рассказывал, что видел немало открытых квартир с умершими хозяевами-коллекционерами, можно было взять картины художников круга «Мир искусства» и других известных мастеров, а у него, голодного, просто даже не было на это сил. (Зато московский искусствовед Илья Зильберштейн, имея хорошие связи, фрахтовал себе место в военном самолете, летал в блокадный Ленинград и собирал эти картины).

После войны, успев окончить всего 7 классов школы, Борис сдал экстерном все школьные экзамены на аттестат зрелости и сначала пошел учиться на архитектора в Ленинградский инженерно-строительный институт. Правда, после слишком смелых выступлений на студенческих собраниях, где, как рассказывал папа, говорили об уровне «гениальности» Ленина, а товарищу Сталину не смогли дать оценку его «гениальности», конечно, кто-то «настучал» и студентов стали вызывать на допросы в НКВД. Один следователь допрашивал отца по поводу одной из преподавательниц, папа рассказывал, что, конечно, было очень страшно и в результате он сказал, что эта преподавательница «проповедовала идеи Пестеля». Следователь не выдержал и сказал: «пошел вон отсюда, дурак!»

В 1946-м году Борис Лобановский поступил на факультет теории и истории искусства в Институт живописи, скульптуры и архитектуры им. И. Репина (ныне – Петербургская академия художеств), среди его преподавателей – исследователь первобытного искусства А. Гущин, археолог П. Ефименко, профессор Н. Пунин (бывший мужем поэтессы Анны Ахматовой). Папа рассказывал, что Николай Пунин не успел прочитать им курс лекций, к тому времени его уже арестовали. А археолог Пётр Ефименко фактически спас моему отцу жизнь, когда после блокады отец заболел туберкулезом крови и кроме витаминов врачи ему ничего не кололи, видимо, пенициллина тогда еще не было в ленинградских больницах. По совету супруги Петр Ефименко принес отцу в больницу бутылку «Кагора» и выпив ее за ночь, папа пошел на поправку, сразу упала температура, доктора только руками развели. (Отец рассказывал, что пока держалась температура, к нему приходила «она» (смерть), однако у него с ней были «хорошие отношения», он верил, что «она» его не заберет). Поэтому после окончания института в 1950-м году врачи посоветовали отцу сменить климат. И он выбрал Киев, потому что в то время его очень интересовала Византийская культура. Жить молодому преподавателю долгое время практически было негде, он нередко со смехом вспоминал эпизод, когда заночевал в Институте археологии, а сотрудники обложили его черепами и он проснулся среди них.

Борис Лобановский занимался преподавательской деятельностью в Киеве с 1950-го по 1998-й годы, студенты его очень любили и уважали. Он преподавал сначала в училище декоративно-прикладного искусства, которое тогда располагалось на территории Киево-Печерской лавры, потом на заочном отделении Московского полиграфического института (с 1955 г.), в Институте культуры им. Корнейчука (1975-1991 гг.) и Украинской  Академии искусства (сейчас – НАОМА) (1991-1995 гг.), потом читал лекции в частной Академии декоративно-прикладного искусства (организованной художником и бывшим учеником отца – Александром Миловзоровым) и в арт-галерее «Л-арт» (1996-1998 гг.)  Также Б. Лобановский работал редактором в издательстве «Мистецтво» (в то время был одним из составителей альбомов «Український радянський живопис» (1957) и «Українське народне мистецтво. Вбрання»(1961); старшим научным сотрудником Института монументальной живописи Академии архитектуры УССР (потом – НИИТАГ) (с 1954 г.).

Когда в 1972-м году вместе со своим другом, известным украинским историком, археологом и поэтом М.Ю. Брайчевским они занимались раскопками в Киеве и выдвинули гипотезу о том, что Киев мог быть основан евреями, Петр Толочко не преминул «настучать» об этом открытии в КГБ после чего отца уволили из НИИТАГа и другую постоянную работу он искал несколько лет.

Спасало то, что в издательствах можно было взять заказ и написать книгу. Борис Лобановский написал и опубликовал восемь монографий по истории искусства. (Среди них, любимая им самим книга о первобытном искусстве «На скелях та в глибині печер» (К., «Радянська школа», 1971). Потом вышла книга по истории искусства Древнего Египта, монографии о художниках Дмитрии Шавыкине и Терентии Бизюкове, «Книга для читання з українскього мистецтва», «Історія українського мистецтва другої половини ХІХ– першої половини ХХ століття». В 1990-м году на правах рукописи в виде ксерокопий было издано исследование «Силуэты украинских мастеров ХХ века», в 1998-м – «Реалізм та соціалістичний реалізм в українському мистецтві радянського періоду» (об этой книге, написанной для коллекционера Юрия Манийчука, отец говорил, что «стал историографом того, что всю жизнь критиковал»).

Как-то во Львове в 1960-х годах, находясь в гостях у художницы Ярославы Музыки, отец обнаружил у нее на антресолях картины художников-бойчукистов, которые на тот момент все еще находились под запретом, а те их работы, которые находились в Музее украинского изобразительного искусства (ныне НХМУ), были закрыты в спецфонде, к счастью, хранителем фонда в то время был известный украинский искусстовед Дмитрий Горбачёв и он не допустил уничтожения этих картин.

Борис Лобановский решил восстановить справедливость, он нашел выживших в то страшное время художников группы Михаила Бойчука и стал с ними переписываться – Антонину Иванову и Оксану Павленко спасло то, что они уехали жить и работать в Москву, второго мужа Оксаны Павленко – Васыля Седляра, иллюстратора «Кобзаря» Т. Шевченко – расстреляли. О Терентии Бизюкове, который отбыл срок на ГУЛАГе, отец написал в 1977-м году монографию, которая увидела свет в издательстве «Мистецтво». В 1966-м году отец издал книгу «Мозаика и фреска», в которой впервые после долгих лет молчания, были опубликованы некоторые репродукции монументальных работ бойчукистов, а уже в 1967-м году в 5-м томе «Історії українського мистецтва» в соавторстве с искусствоведом Иваном Вроной в разделе «монументальное искусство» было написано более подробно о творчестве художников-бойчукистов, таким образом были реабелитированы их имена.

Борис Лобановский написал также немало статей по вопросам синтеза искусств, которые публиковались на страницах журналов «Всесвіт» (Киев) и «Декоративное искусство» (Москва). В 1987-м году в соавторстве с супругой – искусствоведом и художницей Селиной Гурок (1945-2016)  был подготовлен путеводитель по Киеву «Kiev. Arhitectural landmarks and Art muzeums», который был выпущен на английском, французском и немецком языках в ленинградском издательстве «Аврора».

Борис Лобановский был также художником и поэтом. С 1991-го года участвовал в выставках, в 1993-м году состоялась наша семейная выставка «Борис Лобановский. Селина Гуро. Анна Лобановская» в галерее «Триптих» на Андреевском спуске в Киеве.

Свои абстрактные коллажи Борис Лобановский создавал в 1960-х годах. В начале 1990-х гг. он создал серию эзотерических картин в технике темперы, гуаши и пастели: там были изображены ведьмы на Лысой горе, обнаженные в ярких экспрессивных тонах, змееногая гигантша была недописанной (практически все эти картины находятся сейчас в собрании одесского коллекционера Филиппа Михайлова).

Молодой преподаватель Борис Лобановский с группой своих студентов на ступеньках Национального художественного музея. Киев. 1950-е гг.

В 1996-м году на страницах журнала «Византийский ангел» была впервые опубликовано эссе Б. Лобановского «Киевские анахореты», посвящённое его друзьям художникам-нонконформистам: Валерию Ламаху, Григорию Гавриленко, Вилену Барскому, Анатолию Суммару, Флориану Юрьеву и др.

В 1998-м – 2001-м годах Борисом Лобановским был преподнесен последний подарок любимому им Киеву: ансамбль мозаик для Выдубицкого монастыря. Это изображение архангела Михаила в тимпане Михайловской церкви на территории монастыря и широкоформатные мозаичные панно в интерьере Георгиевского собора Выдубицкого монастыря: «Чудо архангела Михаила в Хонах», «Христос-архиерей» и «Св. Георгий». Все мозаики выполнены в соавторстве с художниками-мозаичистами Романом и Михаилом Кириченко. (По этому поводу отец любил рассказывать, как в детстве во время крестного хода ему дали нести тяжелую большую икону, а он не выдержал, положил ее на землю и заплакал, тогда маленькому Борису дали небольшую икону, которую он и донес до конца крестного хода. «Все-таки теперь я донес своя икону», - говорил отец, когда работа над мозаиками была завершена).

Отец писал сатирические и лирические стихи, впервые его стихи опубликовал лидер Лианозовского движения, художник Лев Кропивницкий в московском альманахе «Мансарда» в 1992-м году. Я подготовила подборку его стихов для альманаха «Sub Rosa» в 2010-м году. А еще Борисом Лобановским была создана футуристическая поэма «Химмерия. Ав-в-ангард из Киева пошёл».

Хочу предложить вниманию читателей несколько стихотворений Бориса Лобановского:

 

ТРИ ЛИЦА ИСТИНЫ О БОЙСЕ

І.

 

Надо мной летали бойсы,

И во снах витали бойсы,

Только не было Роллс-ройса,

чтоб возить меня как Бойса!

 

ІІ.

 

Бомбили бойсы из Люфтваффе,

Татары кутали их нежно…

Мы на своем аутодафе,

Костер горит, а в небе снежно!

 

Германцы сделали героя

Легендой облекли шамана

Лихую ложь весь мир усвоил

В слепящей каверзе изъяна

 

В подбитом черепе – руины,

Трещат дома, пылают села,

Он все крушит мотыжкой длинной,

Рояль зашил и стал веселый…

 

Мелькает шляпа, взгляд безумен

Нелеп в изломах силуэт –

Так прыгал с бомбой сдохший Трумэн,

И Гитлера плясал скелет.

 

Располосал бумагу смело,

Кусты из черточек слепых,

И тощий зад немецкой девы,

И нос, что вставил в морду псих…

Мы озираем рельсу тупо,

Вонючий войлока кусок…

Боимся высказаться глупо,

Отхожих ям смакуем сок!

 

ІІІ.

 

О Бойсе легенда быть может смешна,

Но слову безумца грешно не поверить –

Скажите – где истина бродит Одна,

Что можно измерить обрывком из сна?

 

В стихийном движении нечто таится –

Рука человека – коварная птица.

Она побеждает пространства немного,

Зато удивительна эта дорога.

 

И нежность ложится под росчерк пера,

И черной ладони – удар топора,

И малого взрыва остались следы,

И так многозвучен набор ерунды!

 

И, хоть неуверенна в камне черта.

От грусти скрывается в ней красота.

 

 

***

 

В долине Дагестана

Все уходит, уходит

уходит куда-то

Мерным шагом на фронт

отправляют солдата,

чтоб в окопах он серую

вошь

напитал

А когда он уйдет,

Чтоб никто не узнал…

Чтобы так,

чтобы этак

и чтобы на что

разменялось

живое

мечтанье

в ничто

 

И в расплыве надежды

И в разрывах страстей

из газетных

узнали о нем

новостей.

 

 

* * *

Безбровое пространство

Моны Лизы

Заманчивая ясность без ответа

В улыбке незаконченность эскиза

Задумчиво расплавленного света

 

Из отрицаний сотканная внешность

Нещадной осени – пороги красоты

Кристально-чистая и нежная

кромешность

В оправе затухающей мечты.

 

Ткань неистлевшая глухого сожаленья

Без времени, надежды и любви

Печальный символ вечного сомненья

В оледеневшем сердце и крови

 

* * * * * * * * * * * * * * * * * *

Титаник бытия не торопись, постой

на полотне грозит зловещий айсберг твой.

 

1998

 

Статья Анны Лобановской, искусствоведа