Как зима стала весной, а потом наоборот, или Цена неудачи
Десять лет назад в эти дни началась знаменитая «арабская весна». Так бывает, что весна начинается в декабре. Последовавшие события сначала внушили большие ожидания, которые сменились глубоким разочарованием. Очевидно одно: это один из самых незаурядных эпизодов современной истории, отголоски которого еще долго будут разноситься по планете.
Напомню, 17 декабря 2010 года тунисский торговец фруктами Мохаммед Буазизи поджег себя в знак протеста против произвола местных властей. Он скончался от полученных ожогов 4 января, а еще через десять дней правитель Туниса Бен Али бежал из страны под давлением яростных массовых протестов. Вслед за Тунисом трясти стало и другие арабские страны, некоторые трясет до сих пор.
Чтобы понять масштабы произошедшего, достаточно сказать, что в результате «арабской весны» в Ливии пал Муамар Каддафи и началась гражданская война, которая идет до сих пор. Развернулась война в Сирии, которая привела к волне беженцев, захлестнувшей Европу, появлению ИГИЛ и российской интервенции. В Египте потерял власть Хосни Мубарак, а затем и «братья-мусульмане», победившие на свободных выборах, но разгромленные после военного переворота Ас-Сиси. Ряд режимов пошел на реформы, чтобы снять социальное напряжение. Но вот как-то вышло, что об ощутимом успехе той волны народных восстаний можно говорить лишь в случае с Тунисом, в худших же случаях все обернулось катастрофой.
Ноа Фельдман, американский специалист по исламу, как раз к десятилетию тех событий опубликовал книгу с говорящим названием «Арабская зима. Трагедия».
Важным обстоятельством, на которое указывает Фельдман, было отсутствие демократии в требованиях протестующих. В первую и в последнюю очередь восставшие народы объединял лозунг социальной справедливости, и в разных обстоятельствах его пытались реализовывать по-разному.
Что интересно, американский автор обращает внимание на революционно-реформистский характер «Исламского государства», укладывающийся в общую логику «арабской весны». Принято фокусироваться на запредельно бесчеловечных проявлениях этого движения и квазигосударства, но в его основе лежало стремление участников к тотальному преобразованию общества на принципах ранней мусульманской общины, не искаженной последующими отступлениями от Бога и его предписаний. Ради построения этой утопии, причем во всемирном масштабе, сторонники ИГИЛ легко шли на самые зверские поступки: классическая идея разрушения «до основанья, а затем…» И чем громче охает перепуганное человечество, тем вернее для джихадистов, что преобразовательный процесс идет в верном направлении, вдохновляя идущих под черным знаменем. Вот уж кто был истинными революционерами, которых оказалось совсем непросто остановить: на пике своего наступления на Багдад игиловцы были в 60 километрах от иракской столицы. Шансов у них, конечно, не было, но доказательство этого потребовало огромных ресурсов и жертв.
Не смогли воспользоваться своими шансами народы большинства стран, охваченных тем «весенним» подъемом. Где-то, как в Сирии, показалось, что справедливость – это когда сунниты прогонят с доминирующих политических позиций шиитов. Где-то, как в Египте, большинство отдало демократическим путем власть «братьям-мусульманам», а потом быстро пожалело об этом, предпочтя прежние, авторитарные механизмы урегулирования общественных противоречий. В Ливии всеобщее противостояние вылилось в межплеменную войну.
Единственный же очевидный успех «арабской весны» стал возможен благодаря уникальному стечению обстоятельств, которое все-таки позволило объединить ислам и демократию. Демократия в Тунисе стала не самоцелью, а механизмом достижения общественного консенсуса. Как пишет Фельдман, граждане страны и представители основных политических групп, включая ведущую исламскую партию, проявили не только политическую волю и желание ее манифестировать, но и политическую ответственность, которая вынуждала идти на компромиссы и подавлять собственную непримиримость, чтобы не сорвался процесс справедливого обустройства общей жизни. Цена неудачи была неприемлемой для всех. Так, оказывается, бывает.
Самое время выпить за весну.
Налил и немедленно выпил – Леонид Швец
