Уговаривать Савченко «сними голодовку!» - не буду. Я ее слишком уважаю
Сегодня пошел 57-й день голововки Надежды Савченко. Ее здоровье вызывает серьезную тревогу. А ее поведение – уважение даже со стороны тюремщиков.
Побывали с коллегой Еленой Масюк в СИЗО-1 у Надежды Савченко. Здоровье и дальнейшие перспективы голодовки Надежды Савченко начинают вызывать у меня серьезную тревогу. Нет, она бодра и шутит, как прежде, она не перестает энергично и сердиться, и веселиться, и здраво оценивает реальность, и лежит заготовленным ее заявление о том, что самочувствие - хорошее, принудительное кормление она воспримет как пытки и будет сопротивляться... Но под глазами залегли темные круги, а на внутренней поверхности локтевых сгибов - большие пятна воспаленной от ежедневных капельниц и неподошедших протираний кожи. Коллега Елена, заручившись согласием СИЗО и врача, сама пошла в аптеку, чтоб купить Надежде необходимые мази и лекарства. Спасибо, что приняли.
57-й день голодовки. Надежда Савченко пока не сильно теряет вес. В районе шестидесяти. Улыбается мне: вот если б я с твоего веса голодать начинала... тогда - ой... А так - нормально.
Да не очень нормально... Сейчас Надежде прокапывают глюкозу. Доктор сказал, что со следующей - начнут жиры. И, насколько мне известно после разных консультаций, так может продолжаться довольно долго. Жизнь будут поддерживать, но есть такой большой риск, что женщина превратится в инвалида. Будут отказывать и атрофироваться органы желудочно-кишечного тракта, не получая пищи, и пойдут разные необратимые изменения. А вот Самсон Валерьевич говорит, что начнутся нервные и психические изменения, мы видели в СИЗО, что происходит с людьми на больших сроках голодовки. И много что еще, не хочу здесь даже об этом говорить. И не хочу говорить о плохих исходах некоторых голодовок, известных мне из истории изученных мною голодовок.
И ведь скажут: она сама этого хотела. Стать инвалидом. Мы ведь ее поддерживали, жиры-белки вводили. И в этом будет определенный резон...
Я не знаю, что тут делать. Может быть, всякие разные большие политики разных государств могут между собой как-то договориться и спасти жизнь и здоровье этой женщины? Я уверена, они могли бы, но не оказалось бы слишком поздно...
А Самсон Валерьевич всё Елене: а, убедите ее... уговорите ее... Ну да, периодически мы убеждаем заключенных снимать голодовки. Мы это не афишируем, но мы это делаем. Для этого лично я применяю ряд психологических приемов, чуть более сложных, чем применяют сотрудники изоляторов, у которых для этого нет ни нужных знаний, ни элементарно времени, поэтому: зачем тебе это нужно, подорвешь здоровье, умрешь - никто не узнает, толку никакого, принесут тебе роторасширитель, будет больно. Я про наши приемы когда-нибудь отдельно расскажу, там условие одно - надо обещая, исполнять, - и говорить правду. Если лукавить, то чуть-чуть. Вон женщина в шестом вчера аж сухую голодовку решила объявить, беда, пришли обсудить с ней, что надо бы нам сперва попить водички... Всем нам попить водички. Дай Бог.
И вот Савченко я тупо уговаривать "сними голодовку!" - не буду. Я ее для этого слишком уважаю, и, я говорила уже, у нас, как это ни удивительно, кажется, очень схожий психотип. Процитированное даже в видеоролике коллегами: "ответ на давление - сопротивление". Мы реагируем одинаково, и я понимаю, какова была бы моя реакция, начни вдруг Савченко, очень симпатичная мне, внезапно впрямую требовать от меня, чтоб я сняла голодовку. Поэтому я так не делаю.
Как раз к своему психотипу Надежда рассказала сегодня... "о, хотите смешную историю расскажу?" Это была история, которой она гордится по жизни, что и не скрывает. Я б тоже гордилась. Надежда рассказывает так: у нас всё время там, в Украине, армейские пертурбации. Это перед самой войной уже была очередная, всё с десантников норовят снять тельняшки, а с нас, летчиков, почему-то пилотки, предмет отдельной гордости. Десантники тельняшки не сдадут всё равно, а пилотки сняли с нас очередным приказом. Выходят все на построение без пилотки, а я - в пилотке. Командир: снимай, давай сюда. Сняла, отдала. А пилотки у меня было три. На следующий день выхожу на построение во второй пилотке. Командир: снимай, отдавай сюда. Снимаю, отдаю. И на следующий день выхожу в третьей. Он: снимай, отдавай. Я говорю: товарищ командир, сниму, отдам. Но. У меня есть друзья. Они сняли пилотки. Я - не сняла. Они отдадут мне свои пилотки. Я буду выходить в летной пилотке на построение каждый день. И когда пилотки моих друзей закончатся, я куплю 20 метров ткани, 50 метров ткани, и каждую ночь я буду не спать, а шить новые пилотки и выходить в них на построение. Командир помолчал. А потом он сказал перед строем: из вас всех она одна будет носить эту пилотку. Разрешаю ей носить пилотку.
Он разрешил ей не снимать пилотку. И я вот позволяю себе разрешить ей не снимать голодовку. Хотя бы не приставать к ней с тупыми нравоучениями, хоть мне за нее страшно и больно. Кстати, еще одна удивительная вещь. О голодовке Надежды знают и говорят многие. И вот который уже по счету офицер УИС на моей памяти говорит на днях мне: ну, на ее месте я вел бы себя так же, если честно... Это - совершенно удивительная, уникальная вещь. Сотрудники системы практически лишены навыков эмпатии, переноса на себя положения заключенного. Это очень плохо, на мой взгляд, это вредит заключенным, но это спасает, в том числе от истерики и депрессии самих сотрудников в крайне тяжелых условиях работы, это форма защиты, абстрагирование, отстранение. Сколько раз я это пыталась преодолеть простым "поставь себя на его\ее место!". И - без особого результата. Савченко добивается этого на моих глазах, вовсе не ставя себе такой задачи, ее действия и поведение вызывают понимание и уважение. Вне всякой политики. Как военного, как офицера, как человека. Ее ассоциируют с собой.
Хочу, чтоб Надежда услышала от меня то, что хочет услышать. Поскольку мы похожи, говорю то, что хотела бы услышать на ее месте. Когда она в очередной раз спрашивает, сплю ли я когда-нибудь, ем ли, отдыхаю ли, - улыбаюсь и говорю: Надежда, мне многое нравится на Украине. Но. Есть там один серьезный минус, а в России вот такой плюс. На Украине нет ОНК (общественные наблюдательные комиссии – ред.). Как?! - изумляется Надежда. - Нет? А почему нет?! какая-то недоработка... Вот, говорю, а вы-то и не знали. И вот я думаю, что когда вы, наконец, вернетесь на Украину - вы же будете в Думе заседать, Раде, или как там это у вас называется, законы принимать? И вам в первую очередь надо будет первым делом лоббировать такой закон, чтоб на Украине создали ОНК, вы же понимаете теперь, как это важно? И мне польза будет - вдруг я тут всем своими приставаниями надоем, и придется мне эмигрировать. Так я хочу к вам, буду учить, как работать в ОНК, а что я еще в жизни, собственно, знаю и умею?.. Вы - на военном самолете летать, я - права заключенных соблюдать. Так что, в общем, я буду ждать.
Да, говорит она, я вижу, я понимаю, как важно... Надо, верно, принять такой закон. Примем, я думаю, дело нужное.
Смотрю в ее глаза и вижу надежду. Что выживет. Что вернется. Что примут закон. Что преодолеет. Я ей дала эту надежду на сегодняшний вечер? Я эту надежду с ней разделяю. Моего неожиданного психологического двойника из враждебной, как выяснилось, неожиданно Украины. Политики, вы бы договорились... Но это не мой уровень тут сказать: "эй, кто-нибудь, позвоните кому-нибудь!.." (с) Но мне бы так хотелось, так хотелось... Меня не услышат в высших сферах, но как бы я была благодарна... Мне так хочется, чтоб Надежда на Украине пролоббировала закон об ОНК, когда вернется на родину. Я хочу этой ночью увидеть об этом сон. Я его себе загадала.
