Вечный революционер
Влодко Кауфман родился в семье репрессированных, провел детство и отрочество в Караганде. Но даже тогда ощущал себя не просто украинцем, а галычанином. Поэтому, как только появилась возможность, перебрался в заветный Львов.
Окончил здесь художественное училище им. Ивана Труша, был выгнан с архитектурного факультета Политеха за диссидентство, которое заключалось в его живописи, не соответствующей канонам соцреализма. Правда с крахом Союза «оппозиция» Влодко не закончилась. Для своего странного творчества художнику приходится выдумывать специальные термины – оно не вписывалось и не вписывается ни в какие жанры, объединяя в себе все, что придумали доселе, и то, что не успели классифицировать. Во Львове последние лет двадцать нет большего авторитета в контемпорари-арте, или как выражается наш герой, в «контемпе», чем Кауфман. А в Киеве с творчеством украинца с немецкой фамилией хорошо знакомы разве что специалисты. Нынче в столице проходит первая большая персональная выставка Кауфмана (2 декабря 2010 - 16 января 2011). Почему пришлось ждать так долго? Отвечает сам виновник.
Влодко Кауфман: Дело в том, что я никогда не занимался продвижением себя в столице. Если поставить цель покорить Киев, нужно приехать сюда, ко всем стучать, всех убеждать, что я гений, активно устраивать выставки, лезть во всякие тусовки, выяснения отношений - просто продолбить себе дорогу. Я не ставил перед собой такой задачи. Тем более у меня с Киевом всегда были довольно напряженные отношения. Когда я впервые организовывал самостоятельный проект в столице, то не афишировал это событие и делал все сам. Проект назывался «Технология отзывчивости» и был связан с нищими. Но я рассматривал их не как существ, которых нужно жалеть. Акцентировал внимание на особой эстетике. Например, нищий ходит в одном и том же пиджаке год, не снимая, и тот становится волшебным - превращается в скульптуру, на которую ты уже смотришь не как человек, которому воняет от нищего, а как эстет. Я изучал их мир, я знал, как и на кого они работают. 99% из них, кстати, игроки, не более... Так вот, я тогда приехал из Львова с альбомом, мы нашли территорию, показали все – и поехали назад домой. Это была демонстрация того, что я не собираюсь кого-то покорять. Я продолжаю жить во Львове, потому что вообще не представляю творчества за его пределами. Покидаю его, только чтобы показывать проекты. В последнее время демонстрирую в основном в Польше и Германии.
Как Львов воспринимает ваш фестиваль контемпорари-арта «Неделя актуального искусства»?
Влодко Кауфман: Наш форум - это только попытка приучить людей к мирному сосуществованию с контемпом - даже не эксперимент, учитывая окружающее нас барахтанье, безденежье, нежелание людей воспринимать искусство. Наш средний класс в целом негативно относится к искусству. Среднестатистические граждане европейской страны и Украины практически ничем не отличаются. Европейцы не мудрее нас. Дело только в толерантности. Француз, не понимающий искусство, честно признает это и пройдет мимо, а наш человек мимо не пройдет. Он скажет: уберите это все, это не имеет права на существование. Такой бытовой фашизм в культуре весьма характерен для нас. И проведение подобного фестиваля – это один из шагов по преодолению этого негативизма у обывателя. Ведь от контемпа никуда не деться. Это авангард в буквальном смысле, который диагностирует то, что с нами происходит. Так было всегда.
Одна из «Недель актуального искусства» носила девиз «Потенция пустоты». Это была попытка оппозиции киевской пустоте?
Влодко Кауфман: Киев здесь ни причем. Большая часть того, что делают люди – упаковка. Чем дальше, тем больше создается упаковок. И они становятся все более привлекательными. А содержание их все более наполнено пустотой. Если раньше изготавливали хорошие вещи, качественные инструменты, которые могли долго служить, то теперь продается китайский пылесос в очень красивой коробке, но одноразовый. И промышленные магнаты заинтересованы в таком положении дел, потому что это приносит прибыль. Зачем производить качественные вещи, которые однажды купят и подобных покупать не станут? Идеология существования человечества сводится к тому, что нужно плодить ничто. Это материальный пример продуцирования пустоты. И так во всем - в одежде, в отношениях. Вслед за этикой исчезает эстетика. Все превращается в хорошую упаковку, причем профессиональную, грамотную. И эта пустота меня лично очень беспокоит. Я хочу разобраться, куда исчезает энергия.
Насколько я понимаю, вы противопоставляете природу и культуру?
Влодко Кауфман: Речь о том, что культура, созданная органично, – это нормально. Но культура, которая перестает быть естественной… Это как в ситуации с бабушкой, которая моет пол старой вышиванкой. Что-то ее подталкивает вышивать так, а не иначе. Это происходит органично. А когда это превращается в упаковку… Приезжают искусствоведы, охают, ахают, бабушка продает им за три гривны из сундука уже совсем страшненькую сорочку, они над ней вздыхают, хотя эта вышиванка давно утратила энергию, она теряет смысл и уходит в ничто. Она должна уйти в ничто. В церкви раньше была традиция, не знаю, придерживаются ли ее сейчас: все старое должно быть сожжено. Мало кто из искусствоведов может с этим смириться, потому что ну как же, это же прекрасные иконы, их нужно сберечь! А кто тебя уполномочил их сохранить? Ты культовую, естественную вещь переводишь в статус искусства. Это неорганично. То, что не противоречит природе, будет органично развиваться, становиться прекрасней, приобретать энергию. Но когда что-то выходит за рамки своего статуса, то начинает разрушать себя, как больной раком организм.
Вы говорите, что не пишите картины, а выращиваете их. Это выражение отражает ваше отношение к творчеству или речь об особой технологии?
Влодко Кауфман: Я отбросил понятие «рисовать», потому что оно подразумевает отображение чего-то. А это, в моем представлении, противоречит сути творчества. Отображение – это имитация, то есть воспроизведение того, что видишь. Для меня важно другое: влияние чего-то дает мне импульс для создания. Я пытаюсь придерживаться естественных процессов. Я избегаю таких понятий как подрамник, полотно, грунтовка. Все эти элементы технологии для меня являются упаковкой. Качественный грунт, полотно, краски – это все упаковка, которой можно нарисовать и, простите, говно. Мне не важно, какие у меня краски. Мне важно, чтобы они просто как-то держались. У меня все происходит путем наслоения. Дерево растет слой за слоем, и на срезе видно годовые кольца. Так же и у меня: слой за слоем, один цвет за другим принимают участие в том, что я делаю. Это наращивание, наращивание, наращивание. Я хочу осознать процесс роста дерева, а не его визуальную форму. Это вдохновляет меня делать все таким вот образом.
Значит ли это, что, когда вы беретесь за работу, вы не знаете, каким будет результат?
Влодко Кауфман: Работы, о которых я говорю, есть в каталоге. И они там в таком варианте, в котором их уже никто никогда не увидит. Просто я их дорастил до такого состояния, что они могут претендовать на эстетический уровень, который позволяет их показывать как произведения искусства - они уже созрели. Но они и дальше будут расти, и куда меня это заведет, зависит от моих взглядов, или от того, что происходит в моей стране, или в моей семье, или в моей душе, или в мире. То есть эти работы по-прежнему находятся в процессе, и как долго он будет длиться, я не знаю. На данный момент им три года.
Как часто вы подходите к ним и продолжаете накладывать слои краски?
Влодко Кауфман: Один-два раза в неделю. Я использую обычную пентафталевую краску, которая продается в банках в строительных магазинах. Обычно перерывы длятся ровно столько, чтобы краска успела схватиться, и можно было наносить следующий слой.
А что такое «видиво»?
Влодко Кауфман: Это обозначение, которое я придумал для того, что я делаю. Потому что это сложно вписать в какой-либо формат, вычлененный искусствоведами: живопись, хепенинг, перформанс. У меня много смешанных проектов. Для реализации моей идеологии необходимо сочетание нескольких жанров. Здесь даже проскакивает какой-то намек на театр или сценографию. И этот момент смешения разных стилей, или направлений, или технологий – не знаю, как это назвать – порождает ситуацию, когда пространство с такой сложной организацией, работает на одну идею. У меня есть замкнутое пространство, которое сложно назвать выставкой, просто в нем все начинает взаимодействовать, контактировать друг с другом, создавая какую-то образную систему, которая может влиять на зрителя.
