Те, кто не имеет имен, или Партийная память
Ну, понеслось. Российские информагентства наперебой сообщают об акциях «Бессмертный полк», проходящих по всему миру: тут вам и Америка с Австралией, и Южная Корея, и Вьетнам, и даже Кувейт с Замбией. Понятно, что соответствующим образом заточены российские посольства, которым нужно отчитаться о проведенной работе, но часто люди участвуют совершенно искренне, помимо усилий ответственных за организацию пропагандистского мероприятия лиц. Впрочем, кто в нынешней России способен разделить искренние чувства к собственным предкам, которых обожгла та большая война, от искреннего восхищения нынешним вождем, который умело на этих чувствах играет?
О том, как подчеркнуто неполитическую инициативу томских журналистов, завязанную на частную, семейную память, превратили в жемчужину в короне официозного победобесия, писалось не раз. Не раз, отдельно, писали и о том, насколько брезгливо-равнодушно государство и сами россияне к собственным солдатам, погибшим не семьдесят с лишним лет назад, а буквально вчера или даже сегодня в Украине или в Сирии. Какой-то кусочек посмертной славы достался лишь двум летчикам: подполковнику Олегу Пешкову, сбитому турецким истребителем в 2015 году за нарушение воздушного пространства этой страны, и майору Роману Филипову, три года спустя подорвавшему себя «за пацанов», лишь бы не попасть в плен к сирийской оппозиции и не испытать ее радушие после бомбардировок местного госпиталя. В память об остальных не только не устраиваются какие-то торжественные мероприятия с портретами – даже имена подавляющего большинства из них неизвестны. Екатеринбургский журналист Максим Бородин, попытавшийся выяснить обстоятельства гибели в Сирии наемников частной военной компании Вагнера, почему-то вдруг выпал из окна многоэтажки.
Удивительно, насколько в одних и тех же людях уживаются почтительная память и острое нежелание ничего не знать, понимать и помнить.
В Гданьске, совсем рядом с железнодорожным вокзалом, но в противоположной от Старого города стороне, есть старое Гарнизонное кладбище. Заложенное в XIX веке, когда город входил в Пруссию и назывался Данцигом, оно хранит останки прусских офицеров, австрийских солдат, умерших в плену во время прусско-австрийской войны 1866 года, французских пленных войны 1870-1871 годов. Здесь же и установленный по царскому распоряжению монумент русским солдатам, погибшим при осаде Гданьска в разные годы – 1734, 1807 и 1813 годах. Тут хоронили умерших пленных в первую мировую. Здесь же захоронение воинов Советской Армии времен второй мировой. Такая спокойная, правильная память жителей города, много повидавшего на своем веку, подкупает. Но самое поразительное впечатление оставляет расположенное неподалеку Кладбище несуществующих кладбищ.
При всей удивительной толерантности жителей бывшего вольного города, период управляемой забывчивости при коммунистическом режиме коснулся и их. После войны в Гданьске были закрыты, а затем снесены десятки кладбищ. И само Кладбище несуществующих кладбищ занимает часть парка, разбитого на месте существовавшего полтора века до 1956 года протестантского кладбища. Но чтобы оно появилось, потребовалось еще сорок лет, новый политический режим и люди с совершенно иным представлением о долге памяти, не изувеченным «единственно верной» идеологией.
Кладбище несуществующих кладбищ – это мемориал, сооруженный из остатков могильных плит, когда-то установленных в местах ныне исчезнувших гданьских захоронений представителей самых разных народов и религий. По композиции он напоминает разрушенный храм, а на алтаре написано: «Тем, кто не имеет имен». Сооружен мемориал, между прочим, на деньги города, и граждане не сочли это расточительством. Стоит ли говорить о том, насколько мы пока далеки от такого представления о культуре памяти?
Вот за нее и выпьем, за память.
Налил и немедленно выпил – Леонид Швец
